– Варька! Не спишь там?

– Не сплю. – Варька в широкой домашней юбке и старой кофте появилась из кухни, прошла в залу, села за стол. Негромко сказала: – Да не ярись ты так, Дмитрий Трофимыч. В хоре певиц хватает. Дашка, по-моему, так даже лучше Аньки…

– Да знаю, знаю! – Митро, стараясь не смотреть на Варьку, мерил шагами комнату. – Просто надо ж так, чтобы всё одно к одному…

– Что ещё стряслось? – Митро молчал, и Варька нахмурилась. – Я же видела, Дмитрий Трофимыч, ты ещё днём с Конной сердитый пришёл. Тебе вроде и на Аньку наплевать… для приличия ругался. Помер, что ли, кто-то?

Митро изумлённо воззрился на неё. Варька ответила ему прямым, взволнованным взглядом.

– Ну, знаешь, сестрица… Не зря, выходит, всю жизнь по базарам ворожишь… – Митро подошёл к окну. Глядя в темноту, проговорил: – Калужских я сегодня на рынке встретил.

– С Кузьмой что-то? – привстала Варька.

– Нет, не с ним… Данка умерла.

– Как?! – Варька схватилась за голову. – Да… да… с ума она сошла, что ли? Она же моложе меня!

– Кажется, сердце. Ну, может, оно и слава богу, отмучилась цыганка… Но ведь там двое детей осталось, да Кузьма ещё третьим. С ним-то что будет?

– Запьёт, как бог свят! – Варька вскочила. – Надо ехать туда!

– Вот и я говорю. – Митро взъерошил руками волосы, с надеждой посмотрел на Варьку. – Сестрица, сделай милость, поедем со мной в Калугу, а? Детей забрать надо и Кузьму тоже. С ним всё равно, кроме тебя, никто не справится. Меня он не послушает.

– Да что ж ты меня уговариваешь, Дмитрий Трофимыч?! Когда ехать хочешь?

– Да хоть бы вот через пару дней…

Варька подошла вплотную к удивлённо взглянувшему на неё Митро и отчеканила:

– Нынче же, Дмитрий Трофимыч! Нын-че же!

Глава 13

Над Калугой висели низкие серенькие тучи. Дождь то переставал, то начинал капать вновь, узкие улочки были затянуты туманом, купола церквей пропадали в мутной сырой мгле. На покрытой лужами площади стояло несколько пролёток, заляпанных грязью до самого верха. Возле одной из них сердитый и заспанный Митро торговался с извозчиком:

– Слушай, на край света, что ли, везти собираешься? Я тебе по-русски говорю: везёшь к цыганам в слободу – плачу гривенник!

– За пятиалтынный свезу, твоё степенство! – упрямился извозчик, явно принявший Митро за богатого купца-лошадника. – И кто же в этакую непогодь дешевле возьмётся? Взгли на грязишшу, сущие болота середь улиц сделались! Ну, хоть ещё маленько прибавь, твоя милость!

– И не уговаривай, не дам! – злился Митро, шаря взглядом по площади в поисках Варьки. Полчаса назад они сошли с поезда, и Варька тут же куда-то умчалась. Митро уже заканчивал торговаться с извозчиком (сговорились на двенадцать копеек), когда Варька прибежала с четырьмя бубликами в руках.

– Бери, Дмитрий Трофимыч, пока горячие.

– Давай. И полезай в пролётку, ехать пора.

Экипаж петлял по немощёным улочкам, копыта лошадей чавкали по рыжей глинистой грязи. Варька совсем продрогла, не спасала даже ковровая шаль. К счастью, вскоре впереди показался трактир: одноэтажное длинное здание с подрагивающими в оконцах жёлтыми огоньками. Сразу за трактиром тянулась Цыганская слобода.

– Небогато живут, – тихо заметил Митро, рассматривая кое-как залатанные крыши домиков, покосившиеся заборы и широчайшую, поросшую по краям камышом жёлтую лужу, в которую упиралась улица. У крайнего дома топталось, несмотря на дождь, несколько цыган. Когда пролётка остановилась, Варька выпрыгнула первая, поздоровалась:

– Тэ явэньти бахталэ [40] , ромалэ!

Люди повернулись к ней, и Варька увидела, что это обычные цыгане губернского города, занимающиеся чем придётся: и пением в трактире, и лошадиной торговлей, и шорничеством, и кузнечным ремеслом. Жили они бедно, о чём свидетельствовали потёртые и вылинявшие женские фартуки, медные серьги, порыжевшие от времени сапоги на мужчинах. На приехавших московских покосились сперва недоверчиво, но Варька поспешила назвать себя, и цыгане сразу заулыбались: их род здесь знали.

– Да вот, сестрица… Видишь, какое горе у нас? – вздохнул пожилой цыган, назвавшийся Фёдором. – Одну схоронили, и другой, того гляди, следом отправится.

– Пьёт? – коротко спросил Митро.

– Не то слово, бог мой, не то слово! – вмешалась пожилая полная цыганка с круглым лицом. – Вот клянусь тебе, серебряный, никогда такого не видали! Ну да, пили цыгане, всегда пили, ещё как пили… Но вот так!

Митро невольно усмехнулся. Варька бросила на него негодующий взгляд и осторожно поинтересовалась:

– А вы что же, тётушка… Не пробовали к нему заходить?

– Сто разов! – фыркнула цыганка, плюнув подсолнечной лузгой. – Вон, попроси Федьку, он тебе за малые деньги шишку на голове покажет, Пашка – синяк… Трое молодых в дверь зашли, а в окна выскакивали, с ножом за ними гнался! Детей родных не иначе как со штофом водки впускает!

– Господи, а дети-то где? – спохватилась Варька. Цыганка, посторонившись, махнула рукой.

У чёрной, влажной от сырости стены домика, на поросшем поганками бревне, сидели дети. Старший, большеглазый мальчик лет десяти, был спокоен и серьёзен. Поймав взгляд незнакомой цыганки, он снял с головы старый картуз, хотел было встать, но не смог, потому что младшая девочка уцепилась за его локоть и расплакалась. Её кудряшки рассыпались по линялому ситцу платья. Мальчик молча погладил их, что-то прошептал, и девочка, всхлипывая, подняла голову. С худенького личика смотрели мокрые, длинно разрезанные, чёрные и блестящие, как расплавленная смола, глаза. Варька даже вздрогнула.

– Мать Богородица, как на Данку похожи… – словно прочитав её мысли, вполголоса сказал подошедший Митро. – Просто портрет живой. От этого её вора карточного – ничего! Цыгане и цыгане, да ещё красивые какие… Вот хору повезёт лет через пять!

– И увести их отсюда никак невозможно, – произнёс за спиной Варьки Фёдор. – Мы сначала всё уговаривали, упрашивали, орали даже! Дети ведь, а тут дождь, холод… Ни в какую! Упёрлись и сидят, как два воробья под застрехой! Еду им прямо сюда бабы носят. Спят они в сенях, к отцу заходить боятся, а он ещё Мишку за водкой посылает! Мальчишка и бегает всё время, как нанятый, в кабак и обратно, а у самого уже в чём только душа держится…

Митро, потемнев, взлетел на крыльцо и рванул было дверное кольцо, но за плечи его схватили сразу несколько человек.

– Не ходи, морэ! Не ходи, дорогой, не надо! – горячо начала упрашивать толстая цыганка. – Он там пьян-распьян, и нож у него! Давеча, как наших выгонял, ухват пополам о печь сломал… Не надо! Ну его! Смертоубийство будет!

– Будет, а как же! – яростно пообещал Митро, отпихиваясь от держащих его рук. – О-о, дайте только войти! Смертный грех отмолю потом, ничего!

– Постой, Дмитрий Трофимыч, – хмуро сказала Варька, тоже поднимаясь на крыльцо. – Цыгане правы, тебе входить не нужно. Лучше я по старой памяти попробую.

Наступила тишина, через мгновение разорвавшаяся испуганными и возмущёнными воплями. Громче всех кричал Митро:

– С ума ты, что ли, сорвалась, Варька?! Он же не в себе! Мать родную, и ту сейчас зарежет не глядя! Что ты с ним сделать сможешь?

– Не ходи, милая! Плохо будет, не ходи! – причитали цыганки. Встали, заинтересованно глядя, даже дети, и мальчик, приблизившись, тронул Варьку за рукав.

– Не ходи туда, тётя. Правда. Мало ли что…

Варька погладила его по спутанным, давно не мытым волосам. Решительно отстранила загораживающего ей дорогу Митро и шагнула через порог.

В сенях было темным-темно, сыро, пахло мышами и кислятиной. Варька на ощупь нашла дверь, из-под которой выбивалась едва заметная полоса света, толкнула её и вошла. В нос ударил густой запах перегара и чего-то давно протухшего. Осмотревшись, Варька поняла, откуда вонь: на столе были остатки поминальной трапезы двухнедельной давности, густо облепленные зелёными мухами. Рои мух вились по комнате, наполняя её надсадным зудением. На полу валялся сломанный ухват. Мутное от дождя окно тоже было засижено мухами, сорванная занавеска лежала рядом. В углу валялась скомканная женская одежда. Варька разглядела кружева, край дорогого бархатного платья. Кузьмы нигде не было видно. Стоя посреди комнаты, Варька позвала: